Прошлый век: чем удивляла брянская деревня 100 лет назад Откуда повелось слово «капустник»? Что было на обед у жителей брянских деревень сто лет назад? Из чего деревенские шили одежду и как стирали кипы вещей без мыла и водопровода? Всё это можно узнать из книги «Личное дело деревни Чернево», изданной в начале этого года нашим земляком Михаилом Кашеваровым. Книга посвящена истории старинной деревни Чернево Комаричского района, родины для автора. Примечательно, что в книгу вошли подлинные воспоминания его дяди Митрофана Ефимовича Егорова. Из них мы и узнаём интересные подробности о том, какой была жизнь в деревне.
Розыгрыш быка В 1928 году на одном из собраний жителей деревни решался вопрос продажи старого и уже не представлявшего пользы как производителя общественного быка. Чтобы меньше было хлопот и не пришлось вести животное по дальней дороге на базар, кто-то предложил организовать жеребьёвку и разыграть скотину. Так и решили. Процедура проходила просто: заготовили билеты, положили их в шапку. Из всех участников розыгрыша счастливым оказался 20-летний Николай, сын Дениса Ивановича Крестенкова (по уличному Комаренков). Быка он выиграл за один рубль. Эту новость в тот же день узнали все жители деревни. Ему завидовали, поздравляли, на него смотрели как на необыкновенного. И даже прозвали его «Святой». Так и звали: Коля Святой. Вскоре Коля поверил, что он не такой, как все, и объявил сам себя знахарем. Он начал лечить хворых, чуть ли не от всех недугов. К нему потянулись больные со всей округи. Занимался он своим врачеванием до тех пор, пока вдруг не стало его в деревне. Коля таинственно исчез. Никто не знал, куда он девался, что с ним случилось. Однако позднее заговорили, что с Колей Комаренковым якобы расправился НКВД за его знахарство.
«Уличные» фамилии Зачастую односельчане не знали настоящие фамилии людей, считая фамилиями уличные прозвища. Ими чаще пользовались и в повседневной жизни. По прозвищу можно было догадаться, как к семье относятся в деревне. Они были разные по смыслу — злые и добрые, с подтекстом и откровенные, уважительные и презрительные Известно, например, о происхождение уличной фамилии-клички Полковые. Её история возникла в далекие годы 19 века, когда наш земляк из рода Евстратовых проходил воинскую службу в одном из полков русской армии. На Руси были времена, когда сроки службы в солдатах были большие — 25 лет; с 1834 года службу сократили до 20 лет, затем до 12, 10 и 7 лет. С 1874 года, когда рекрутская повинность была заменена всеобщей воинской обязанностью, был установлен 6-летний срок службы. Солдат Евстратов, проходя службу, обзавёлся семьёй, в полку жена родила сына, которого батюшка окрестил и дал ему имя, а прозвали мальчишку «полковым». С тех пор из поколения в поколение внуков, правнуков и праправнуков солдата называют Полковыми. Другая уличная «фамилия» — Сысоевы — появилась в начале 20 века. В 1904 году у родителей Усовых (Балсоновых) родился сын. В церкви ему дали имя Сысой. Когда крестьяне приехали домой, родная мать спросила: «Как же назвали ребёнка?» В ответ она услышала: «Сысой» — и со слезами на глазах начала умолять родственников поехать к батюшке и просить дать мальчику другое имя. Детей с таким именем в ближайших окрестностях никогда не было. Матери оно не понравилось. Пришлось снова ехать в церковь. На этот раз мальчика назвали Андреем. Но звали его с тех пор Андрей Сысой. Родилась ещё одна уличная фамилия — Сысоевы.
Домашнее производство тканей Семья, у которой не имелось ткацкого станка, в деревне считалась нерадивой. Всю зиму стучал и скрипел в хате деревянный станок, на котором ткали грубые конопляные полотна, шерстяные онучи, домотканые цветные половики. Так продолжалось ровно до Пасхи: накануне праздника оборудование выносили из дома, предвосхищая начало сезонных работ. Процесс ткачества завораживал. Станок казался огромным, содержал множество деревянных деталей и, казалось, весь был опутан нитками. При этом у тружениц ловко получалось с ним справляться: вжик в сторону челнок, стук бердом, удар ногой по педали — и челнок плывёт обратно. Звуки убаюкивали как песня, и так ряд за рядом рождалось полотно. В наших краях не было льна, носили замашные рубахи — из конопли. Нити из конопляного сырья сначала пряли. Женщины старались сделать их как можно тоньше: и материала меньше уйдёт, и тканьполучится хоть немного мягче. В деревне о людях и правда судили по одёжке — неряшливую мастерицу выдавала слишком грубая одежда из толстых неаккуратных нитей. Ткани в деревнях не красили. Их выстирывали первый раз по зиме. Бабы волочили на санках только что сотканные дерюги, тяжёлое деревянное корыто, пральник. В ледяной воде намывали и отбивали полотно. И, хорошенько высушив, откладывали до весны. Как только луга покрывались изумрудной травой, а Нерусса возвращалась в свои пределы, женщины снова брались за дело. Дерюги замачивали в щёлоке, приготовленном из золы, выстирывали в кристальной воде, колотили и расстилали на лугу — выбеливать на солнце. Работу эту делали в один день всей деревней, и заливные луга враз покрывались белыми заплатками. Выстирывать ткани дома считалось зазорным. Местные считали: если не хочешь показать свой товар, значит, скрываешь брак. Мало кто мечтал о такой репутации, и вся деревня вливалась в общий ежегодный ритуал
«Стиральная машина» в брянской деревне В деревне было несколько небольших прудов. Их называли лужами за их небольшие размеры. Зимой в них прорубали проруби и гоняли гусей. Ради развлечения стравливали гусаков драться. Для гусевода лет под 60 важно было одно: пусть гусят не будет, лишь бы «его гусак всех одолел»! Если же гусак проигрывал, и сам старый гусевод шел домой как побитый, понурив голову. Кормили гусей варёной толчёной картошкой, мешая её с конопляной или другой мякиной. На лужах зимой у прорубей стирали грубое тряпьё, колотя его пральником. Рядом играли в хоккей местныпацаны. Клюшки делались из загнутых у корня стволов молодых деревьев. Их вырубали в лесу, загнутую часть делали плоской несколькими ударами топора. Коньков почти ни у кого не было, и поэтому, играя в хоккей, по льду бегали в валенках. В жукле — большой деревянной кадушке вёдер на 15 — устраивали стирку белья и одежды. Днище жуклы было с «дырками» — отверстиями по 25 миллиметров. На низ жуклы помещали ситцевые рубахи. Сверху — вещи из грубых материалов: посконные рубахи и порты. Проливали горячим щёлоком до тех пор, пока из «дырок» жуклы не пойдёт вода. После этого замоченную одежду прикрывали деревянной крышкой, доливали щёлоком и бросали в бочку раскалённые камни. Сверху «стиральную» бочку прикрывали деревянной крышкой для упаривания содержимого и выведения вшей и гнид из одежды.
Калоши и «дудочки», лапти и зипуны Ещё в 1951 году половина черневцев ходили в лаптях. Лапти особенно хороши были в зимнее время в лесу. Но уже с середины 50-х годов кирзовые и резиновые сапоги стали всё чаще их заменять. Лапти плели из липовой, реже из дубовой коры на специальных деревянных колодках. Были умельцы, которые плели расписные, с каёмочкой — их называли «писанные», «писанки». На три дня дольше лаптей носились чуни. На прялках из выделанной конопли, пеньки, пряли толстые нитки, из них вили пеньковые верёвочки, а затем на деревянных колодках плели чуни. Срок носки лаптей и чуней в лучшем случае 7–10 дней. Хорошо и ладно обуваться в лапти дети не умели лет до пятнадцати. Вечером почти вся семья помещала свои лапти в печку для просушки, а онучи на печь. Случалось, что поутру в темноте какой-нибудь лапоть оставался в печи и мог сгореть, если вовремя не замечали. На рубеже сороковых-пятидесятых годов колхозники изменились внешне: появились резиновлоши. В 50-е годы на зиму, при достаточных запасах овечьей шерсти, стали использовать валенки. Большинство селян заказывали их в селе Радогощь. Там в валяльной мастерской изготавливались очень мягкие, добротные валенки. Перед тем как начинали их носить, задники подшивались хромовой кожей или кирзой. Это было необходимо, чтобы калоши не прорезали валенок верхней кромкой. Валяльная мастерская работала до 1980 года, пока не сгорела в очередной и, как оказалось, последний раз. А лучше всех в округе на дому валял валенки житель Чернево Свирид Сергеевич Егоров. Ещё один вариант деревенской обуви — «литые» резиновые сапоги. Они появились в обиходе лишь в начале шестидесятых годов. Сапоги выдавали дояркам и пастухам на полтора года. Видимо, с учётом специфики их работы. Полушубки из овчины для мужчин и шушуны (зипуны) — верхнюю женскую одежду без ворота, с узорами на обшлагах — шили бродячие портные из Калужской области. Были в деревне и свои мастера, умевшие портняжить. В 50-е в моду вошли фуфайки, которые вытеснили самодельные полушубки. Их ездили покупать сразу по 5–6 штук в Кромы для себя, родственников, соседей. Особым спросом пользовались «мелестиновые фуфайки» — так их называли. В это же время при Хрущёве в ходу были брюки с широкими штанинами, а модники носили узкие, «в дудочку». Носителей модных «дудочек» презрительно, а иногда завистливо называли «стиляги».
Капустники После того как были посажены огороды и «сотки», наступала пора сажать рассаду капусты. Выращивали её на подоконниках и в парниках. В один из майских дней жизнь буквально закипала на участке, где вся деревня выращивала капусту. Называли этот участок просто — капустники. Капустная плантация располагалась рядом с деревенскими огородами, чуть выше небольшого озерца, образовавшегося после спрямления русла Неруссы. Озерцо, больше напоминавшее большую лужу, служило источником воды для полива. Интересно был организован этот участок. Чтобы каждой семье досталась земля с относительно одинаковым плодородием, участки закреплялись в разных местах капустников: один участок на более плодородном месте, а другой — на менее плодородном. Если семья была большая, надел под капусту нарезался побольше. Участки были нарезаны однажды и не менялись годами. Каждый хозяин свой кусочек вспахивал, вносил удобрения в виде навоза, поливал высаженную рассаду. В день посадки рассады жители везли на лошадях, запряжённых в телеги, или на тачках ёмкости для подвоза воды, рассаду, лопаты, вёдра и всё необходимое для работы. Неписаным законом для каждой семьи было участие в огораживании в складчину общего участка. Рядом с капустником располагались луга, где пасли скот, от проникновения которого и устанавливалась изгородь. Каждая семья привозила и устанавливала в общий забор свою часть — «секцию» и устанавливала столб, к которому крепилась секция забора. Все работы по посадке капусты, огораживанию капустника должны быть произведены в один день — иначе пасущийся рядом скот уничтожит грядки. Никто людьми не руководил, всё делали сами складно и дружно. Когда черневцы заканчивали строить забор, выглядела ограда очень странно: секции были разные по высоте, конструкции и материалам, из которых они сделаны. Были даже секции из плетня. Осенью, когда капусту срубали и увозили домой, забор увозили по домам на хранение до следующего сезона.
Столовый «Этикет» Был в деревне и собственный, веками сформированный столовый «этикет». Хозяин дома за столом сидел под образами. По другую сторону стояла скамья, метра 4 длиной. Была и маленькая переносная скамейка. Когда садились за стол обедать, взрослым ставилась общая глиняная миска. Для маленьких детей — отдельные миски. Глиняные миски делали в соседнем Брасовском районе в деревне Глыбокое. Ложки были деревянные, многие делали их сами. Крашеные ложки покупали у заезжих продавцов. У каждого в семье была своя ложка с меткою. Если имеешь привычку грызть ложку — сгрыз её, ты ею и ешь! За обеденный стол сзывали всех, чтобы лишний раз не лазить за горшками в печь. Нехитрые кушанья подавали бабушки и мамы. На первое частенько варили постные щи, заправленные конопляным маслом. Иногда случались щи с растолчёнными в чугуне мясом или салом. На второе — каша или картошка-толчёнка. По постным дням картошку и кашу заправляли конопляным маслом, иной раз молоком, с которого была «снята» сметана. Часто толчёный картофель сдабривали поджаренными обрезками сала. В праздничные дни «заправка» была с коровьим маслом, обычно топлёным. Ели кислую квашеную капусту с конопляным или подсолнечным маслом, тюрю из хлеба с водой или молоком. Постоянным напитком в каждом доме был квас. Часто пили чай с кусковым сахаром, который был в достатке — его по-тихому для себя выносили с Лопандинского сахарного завода.